Название: Never to return.
Фандом: Гли
Персонажи: Себастьян, немного Джеффа, еще меньше Ника.
Предупреждение: Все страдают.
Читать.
«Hallucination.
Heresy.
Still you run, what's to come?
What's today?»
Heresy.
Still you run, what's to come?
What's today?»
Себастьян идет по неосвещённым коридорам Далтона. Он не уверен в том, как он сюда попал и что вообще здесь делает, поэтому просто продолжает двигаться вперёд. Пустая, ночная академия выглядит непривычно и немного жутко. Как опустевший от людей музей, в котором становится темно и всё приобретает пугающие, зловещие очертания, когда становиться пусто и холодно, и только где-то внизу, дремлет, читает, или смотрит маленький телевизор, ночной сторож.
Забившийся в угол Джефф появляется из неоткуда. В прямом смысле – секунду назад его здесь не было. Как и тела, распростёртого в луже крови прямо посреди коридора. Как неосмотрительно, пройти не заляпавшись вряд ли получится. Джефф надрывно плачет, что-то бормочет и смотрит напуганным щенком. Ник молчит. Ник мертв. Пропитанная кровью форма Далтона выглядит неестественно чёрной. Стерлинг не бросается к телу, как это бывает в фильмах, не прижимает к себе, пачкая руки, не зовет на помощь. Лишь смотрит почему-то на Себастьяна. Смотрит так, как будто Смайт сделал всё это, и сейчас сделает то же самое с ним. Он уже перестал плакать, перестал, кажется, даже дышать. Можно было бы решить, что тоже умер, но выдают дрожащие губы. Раздражающий стук зубов. Настолько раздражающий, что если бы Ника прикончил действительно Себастьян, то Джефф несомненно стал бы следующим. Ботинки, вымазанные в крови, неприятно липнут к паркету, когда Смайт, переступив через тело, идет дальше по коридору, игнорируя щекочущее шею чувство слежения.
«'Cause we hunt you down without mercy
Hunt you down all nightmare long
Feel us breathe upon your face
Feel us shift, every move we trace»
Hunt you down all nightmare long
Feel us breathe upon your face
Feel us shift, every move we trace»
Себастьян доходит до хоровой. Заходит и чувствует, что время остановилось. Нет, не так. Время исчезло, оставив лишь пространство, наполненное бессмысленными вещами, глупыми действиями, призраками голосов, витающими в воздухе бледным эхом. Постепенно, зал наполняется гулом, мало похожим на пение. Голоса накладываются друг на друга, голоса, звучащие в каждой точке временной линии. Времени нет, но оно всё здесь. «Сейчас» больше не существует. Теперь тут «всегда».
Смайт чувствует, как что-то холодное и липкое струиться по его телу. Обтекает каждый сантиметр кожи, непрерывным потоком откуда-то из под уже мокрых насквозь волос. Затекает внутрь, вливается в горло, когда Себастьян открывает рот, чтобы сделать вдох. Заливает глаза. Проникает еще глубже. Глубже, чем в тело. Покрывает липким, непроницаемым слоем всё то немногое хорошее, что есть в Смайте, обволакивает, облепляет тёмными сгустками. Себастьян пытается закричать, но захлебывается, кашляет, глотает чёрную слизь, заполняющую изнутри. Он борется с тошнотой, но безуспешно. Растекается лужицей слабости и отвращения к себе, растекается собственными гнилыми внутренностями, болью, отчаянием. Сплевывает самовлюбленностью. Тело скручивает судорогой, Себастьян ломается в пояснице, в коленях, в локтях, падает на пол, извиваясь в собственных протухших чувствах, и наконец, с облегчением, теряет сознание.
Он не поднимается рывком на кровати, когда просыпается, на его теле нет пресловутого холодного пота, лишь сковывающее, сжимающее грудную клетку, отвратительное оцепенение. Он начинает привыкать к этим снам.
«Then you crawl back in,
Into your obsession.
Never to return,
This is your confession.»
Into your obsession.
Never to return,
This is your confession.»